Мишель Лебрюн - Смерть молчит [Смерть молчит. Другая жена. Коммерческий рейс в Каракас]
Анжелика непрерывно курила, но о пачке с сигаретами словно забыла. Каждый раз, когда я подавал сигарету и когда давал прикурить, ее теплая, живая рука задевала мою, и я чувствовал легкое возбуждение. Когда это произошло последний раз, мы рассмеялись. Моя рука легла на ее, но вдруг она ее убрала.
— Здесь уютно, — сказала она. — Заслуга Бетси?
— Скорее всего.
— Вы прекрасно подходите друг другу, не думаешь?
Я знал, что она дает мне знак — пора перестать, но какой-то телепатией я улавливал, что дает его вопреки своей воле. Незаметно придвинулся к ней. Голова закружилась.
— Да, — выдавил я. — Разумеется, она чудная женщина.
— А как Рикки?
— Отлично.
— Слушай, — она встала, ускользнув от меня. — Я могу его увидеть?
Глаза ее приказывали мне продолжать играть роль другой женщины. Потому и спросила, можно ли ей увидеть Рикки. Я знал это.
Ей нужно было встать, другого повода просто не нашлось. Рассуждай она здраво, сумела бы понять, что вид Рикки будет для нее еще большей мукой. Рассуждай я здраво, сообразил бы, что отвести ее к нему — наихудшее предательство в отношении Бетси. Но здраво мыслить мы уже не могли. Это было какое-то наваждение.
— Конечно, — ответил я. — Пойдем.
В детской горел ночник. Рикки лежал на спине, палец во рту, растрепанные черные волосы закрывали лицо. Мы остановились над ним. Вдруг открыв свои огромные черные глаза, он взглянул на меня и с невинным любопытством уставился на Анжелику.
В этот миг из часов высунулась кукушка и дважды прокуковала. Рикки перевел взгляд на нее.
— Два часа! Это же очень поздно, папа!
— Ужасно поздно, — сказал я.
Взгляд его снова вернулся к Анжелике.
— Кто это?
— Наша знакомая.
— Сегодня мне вырвали зуб, — сообщил он.
Вдруг Анжелика шепнула:
— Уйдем отсюда… — И зашагала к выходу.
Я поцеловал Рикки, велел ему поскорее засыпать и направился следом. Анжелика стояла в холле у двери.
— Дай мне наконец денег, Билл, — сказала она. — Мне нужно идти.
Мысль о том, что она уйдет, казалось мне непереносимой.
— Выпей еще.
— Нет, Билл.
— Ну капельку. Ведь мы как-никак расстаемся.
Приготовил в гостиной для нас две порции и принес их в холл. Она взяла стакан, и я так обрадовался, словно выиграл Бог весть что.
— Уже третий час, — сказал я, — а найти в это время номер в отеле весьма маловероятно.
— Это ничего не меняет.
— У нас вполне приличная, удобная комната для гостей.
— Нет, Билл.
— Почему? Что случится, если ты здесь переночуешь?
В ее стакане задинькал лед. Я посмотрел. Рука ее дрожала. Взяв стакан, я поставил его на стол.
Анжелика была в моих объятиях; это казалось неизбежным; я не чувствовал ни страха, ни угрызений совести. Впившись в ее губы, я шагнул к дивану. Она не сопротивлялась. Когда мы упали на диван, чуть застонала и прижалась ко мне, словно я был единственным спасением в этом ужасном мире. Ее глубокий стон дал мне понять, что тело вновь взяло верх над разумом, и сразу Бетси, и новая жизнь, которую я строил без Анжелики, мне показались жалким карточным домиком, которым я пытался заполнить свою опустошенную душу.
И тут я услышал кашель. Не сильный, но его мерный ледяной тон заставил меня похолодеть. И вот он раздался снова, уже громче. Я тут же отшатнулся от Анжелики.
Прямо над нами стояла гувернантка Рикки. На ней был махровый купальный халат. Русые волосы, заплетенные в косу, переброшены через плечо. Лицо порозовело.
— Простите, сэр, — сказала она, — я не думала…
Анжелика села. Я жалко прокудахтал:
— А, Элен…
— Рикки не мог заснуть. Звал меня. Я шла в кухню за теплым молоком. Не знала…
Отвернувшись от нас, опрометью кинулась по коридору.
Мы долго сидели молча. Потом Анжелика, встав, схватила плащ, выдернув его из-под меня, и начала одеваться. Севшим голосом прошептала:
— Дай мне денег, Билл.
Я пошел в спальню. Мой бумажник лежал на комоде. В нем оказалось тридцать долларов. Придя в себя от минутного помрачения, я испытал и отвращение и страх. Оставив несколько долларов, все остальные отдал Анжелике. Знал, как несправедливо было бы обвинять ее. Во всем был виноват лишь я, я, который мог потерять так много, и ведь я действительно готов был бездумно утратить все.
Но мне нужно было ощутить себя жертвой, и иначе, как жертву, видеть себя не собирался. Теперь Анжелика казалась мне врагом, она коварно вторглась в мою жизнь, чтобы еще раз ее уничтожить.
Положив деньги в сумочку, спросила:
— Думаешь, она скажет Бетси?
— Не знаю. Пожалуй, да.
— Мне очень жаль.
Подняв чемодан, она распахнула дверь. Мне, охваченному страхом за свое благополучие, она вдруг показалась маленькой, нескладной, совсем невзрачной. Непостижимо было, как вообще она могла разжечь желание. Теперь я не хотел ничего, только избавиться от нее.
— Прощай, Анжелика.
В дверях она остановилась.
— Не мог бы ты посоветовать мне какой-нибудь отель? Я плохо знаю Нью-Йорк.
— Попробуй «Уилтон». Это в паре кварталов отсюда, прямо на Мэдисон-авеню.
— «Уилтон»… Спасибо, и прощай.
Двери за ней закрылись.
Два стакана все еще стояли на столе в холле. Я залпом выпил один. Уход Анжелики не принес облегчения. Я продолжал терзать себя из-за Бетси, которая построила всю свою жизнь на доверии ко мне, которая избавилась от неуверенности только потому, что поверила — моя любовь к ней так же честна, глубока и прочна, как ее любовь ко мне. Ужасное будущее предстало передо мною: лишен жены, лишен работы, влачу пустое и нудное существование. Я даже едва не помчался за Элен, чтобы умолять ее не губить нашу с Бетси семью.
Но все это время я сознавал, что драматизирую ситуацию, чтобы воскресить пропавшую уверенность в себе. То, что я совершил, было только лишь дешевым жестом, почти фарсом. Безумно романтизировав свой сексуальный порыв, на который, как оказалось, я еще способен, в результате я стал смешон, поглупел и по-дурацки попался. Вот и все. Бетси это поймет.
Конечно, поймет.
Наутро я проснулся со светлой головой и ясным сознанием, что нужно исправлять последствия того, что я наделал, и прежде всего поговорить с Элен. Нашел их в детской. Рикки уплетал овсянку. Элен в своей накрахмаленной белой форме (иначе она одеваться не хотела) сидела рядом и вязала очередной бесформенный свитер своему очередному английскому родственнику. На меня она взглянула с ледяной сдержанностью.
— Насчет прошлой ночи, Элен, — начал я, — я хотел бы объяснить…
— Извините, сэр, но мое положение решительно не позволяет требовать каких-то объяснений.
Я пытался неуклюже продолжать.
— Это была давняя приятельница. У нее неприятности…
— Прошу вас. — Вскочив, Элен театрально прикрыла Рикки своей накрахмаленной белизной. — Не при ребенке!
Все было безнадежно. Тем не менее я начал снова:
— Жене, то есть миссис Хардинг, я, разумеется, расскажу все как было.
Тут зазвонил телефон. Обрадовавшись предлогу, я кинулся в спальню и снял трубку. Звонил Старик. Я знал, что прошлой ночью он был на пресс-конференции в Бостоне и, видимо, только вернулся.
— Билл? Что ты делал вчера ночью?
Голос его звучал сдавленно, словно преодолевая сильное возбуждение. Прежде чем я мог ответить, сорвался на крик:
— Ты был один?
Я вмиг представил, какие последствия могло иметь, узнай Старик об Анжелике.
— Да, — солгал я. — Конечно, один.
— Тогда немедленно приезжай. Я дома. Возьми такси. И пошевеливайся!
— Хорошо, но…
— Знаешь, что случилось? Ты газеты читал?
— Нет, — ответил я, мое смятение нарастало в предчувствии катастрофы.
— Все ваш приятель. Джимми Лэмб. Тот подозрительный писака, которого вы с Бетси так опекали. Прошлой ночью его кто-то убил. Его нашли в квартире — застреленного.
5
Положив трубку, я невидяще уставился в пустоту. В первый момент мне казалось, что у меня под ногами рушатся устои всего моего мира; нараставшая паника затрясла меня, как от мысли о ползущих по телу пиявках. Джимми мертв. Кто и почему его убил, мне в ту минуту казалось безразличным. В состоянии я был думать только об одном: Анжелика окажется первой, кого будет допрашивать полиция. И Элен они допросят тоже. Та, разумеется, скажет, что она видела. Происшествие вчерашней ночи уже не было лишь унизительным эпизодом, требовавшим объяснения с Бетси. Нет, теперь это бесстыдно раздует пресса. Огромные заголовки возвестят о нем всему свету. И Старик в своем оскорбленном величии отвергнет такого зятя и лишит меня места через пять минут после того, как прочтет газеты.
Тем не менее, испугавшись за себя, прежде всего я думал о Бетси. Бетси это убьет. И как бы я ни старался ей все объяснить, мне никогда не удастся уберечь ее от сплетен. Когда все дело разрастется в публичный скандал, ей будет еще хуже, чем до знакомства со мной. Снова вернется к самоуничижительным представлениям о себе, — уродине, презираемой собственной сестрой, не любимой отцом, жалкой бедняжке, взявшейся за благотворительность. И не только это. Впредь будет видеть себя мишенью насмешек, женой, которая не сумела удержать мужа, богатой старой девой, на которой из-за денег женился авантюрист, чтоб ее использовать, чтобы с ее помощью выбраться из грязи в князи и при первой возможности изменить с кем попало.
